— Оставайся здесь, — приказал полковник. — Продолжай устанавливать заряды. Я разберусь с этим.

Достав лазерный пистолет и силовой меч, он решительно вышел из часовни.

Как только он решил, что оказался за пределами слышимости, то остановился, повернулся и осторожно пошел обратно.

Штель не был уверен в своих подозрениях. Иногда аугметические части его мозга могли прийти к таким выводам, от которых люди, более склонные руководствоваться интуицией, просто отмахнулись бы. Такие люди, как сержант Гавотский, например. Голос в голове Штеля кричал, требуя идти на помощь своим солдатам, а другой голос возражал, что Ледяные воины способны сами позаботиться о себе, а настоящая угроза находится здесь, прямо за спиной.

Он не знал, какому голосу верить. Он не знал, какой из них какой.

Прижавшись к стене, Штель осторожно заглянул в дверь часовни.

Михалев сидел на корточках у противоположного входа, устанавливая очередную гранату. Сначала Штель подумал, что, вероятно, ошибся. В этом случае его помощь была нужна другим солдатам его отделения, а он подвел их.

Потом в его поле зрения оказалась фигура Келлермана в красных одеяниях. Техножрец подкрался к Михалеву сзади, достал из своих одеяний силовой меч и включил его.

Штель увидел достаточно. Он шагнул в часовню, поднимая лазерный пистолет. Он не стал выкрикивать предупреждение, а просто дважды выстрелил в Келлермана, целясь в голову.

Первый выстрел попал в цель. Он должен был стать смертельным.

Келлерман мгновенно развернулся и поднял руку, в которую попал второй выстрел. Рефлексы техножреца были просто невероятны — а под его одеяниями, должно быть, скрывалась броня.

Он взмахнул рукой, и с его пальцев сорвался сияющий разряд энергии. Воздух расколол удар молнии, и Штель нырнул в укрытие под одну из машин, но все же разряд поразил его аугметическое правое плечо.

Молния прошла сквозь металл и плоть в его мозг, пылая, как тысяча солнц. Штель услышал собственный крик, но сумел обратить вопль боли в яростный рев. На мгновение наступила тьма. Потом рядом оказался Михалев, помогая полковнику встать на ноги. Келлерман исчез.

— Я не понимаю, сэр. Я думал, Келлерман — один из нас. Как он…?

— Мутант, — прорычал Штель. — Псайкер.

Он не знал, как ответить на вопрос Михалева, по крайней мере, не знал наверняка. Но определенные подозрения у него были.

— Где…?

— Сбежал, сэр, — Михалев кивнул на противоположный выход. — Он убежал, прежде чем я успел выстрелить. Если бы вы не вернулись…

Штель чувствовал себя слабым, истощенным — не физически, но разумом. Какой-то момент он даже боялся, что его органическая половина отключилась, и он находится в сознании лишь благодаря аугметике. Такое случалось и раньше. Он чувствовал себя так, словно в его голове оказалась губка для промывки.

Он больше не слышал лазерных выстрелов. Бой с мутантами закончился. Остальные бойцы отделения, вероятно, уже возвращались сюда. Психомолния Келлермана была почти бесшумной, но они должны были слышать два выстрела Штеля. На всякий случай он направил лазерный пистолет в потолок и выстрелил еще три раза — сигнал тревоги.

— Полковник, — сказал Михалев, — пропала одна крак-граната. Она была прикреплена на консоли, здесь. Келлерман стоял рядом…

— Жди здесь остальных, — приказал Штель. Сам он уже бежал к выходу.

Он остановился на перекрестке двух коридоров. Проверил каждое направление в инфракрасном режиме, прислушался на предмет шагов. Ничего.

Штель задыхался, ощущал слабость в ногах: остаточное действие того, чем выстрелил в него Келлерман. Неприемлемо. Он перенастроил свой разум и сразу же почувствовал себя сильнее. Он позволил своей аугметике взять на себя еще несколько функций мозга, уступив ей еще одну небольшую часть себя.

Он не знал, где Келлерман. Но мог предположить, куда тот направляется.

На долю секунды Штель закрыл глаза, вызвав в памяти план подводной базы, который он видел один раз и запомнил — и выбрал самый короткий путь к тому месту, куда хотел попасть.

Он добрался до шлюза меньше чем за минуту — до того шлюза, в котором его солдаты нашли спасательную шлюпку. Она была все еще здесь — серая яйцевидная капсула, скользкая от водорослей и плесени, стоявшая на квадратной пусковой платформе.

Он ждал в безмолвной тьме. Он уже начал думать, не ошибся ли. Потом он ощутил легчайшее движение затхлого воздуха, и понял, что не один здесь.

— Келлерман? — спросил Штель. — Или следует сказать «инквизитор»?

Келлерман вышел из тени. Он сбросил свои красные одеяния и тот механизм, что выдавал за серво-руку. Он был облачен в темный плащ, под которым была броня. Нижняя половина его лица была все еще закрыта шарфом, но капюшон был снят, и впервые Штель заметил, что у Келлермана лишь один глаз. Пустую глазницу другого пересекал глубокий старый шрам, скрывавшийся под шарфом. Штель подумал, предлагали ли Келлерману заменить глаз, и если да, то почему он отказался.

Он не опровергал предположение Штеля. Впрочем, догадаться было нетрудно. Обычный самозванец не смог бы попасть в его отряд с такой же легкостью, как Келлерман. Для этого была необходима помощь со стороны Департаменто Муниторум и, очень вероятно, Адептус Механикус.

— Ордо Маллеус? — предположил полковник.

— Я представляю здесь власть Бога-Императора Человечества, полковник Штель, — голос охотника на демонов был негромким, но властным.

— Я признаю ваши полномочия, инквизитор, — ответил Штель. — Но мои люди сражались за Императора храбро и успешно. Они заслуживают лучшей судьбы, чем та, которую вы им уготовили.

— Никто из нас не может избежать скверны этого места, полковник.

— Демон мертв, — возразил Штель, — и его скверна не коснулась ни моей души, ни — я готов поклясться — души ни одного из них.

— Если бы в этом можно было быть уверенным.

— Я в этом уверен, — ответил Штель. — Я знаю этих людей, инквизитор. Я сражался вместе с ними. На Крессиде, где скверна Хаоса была в самом воздухе…

Он не договорил. Он заметил взгляд Келлермана, когда была упомянута Крессида, заметил выражение, мелькнувшее на лице инквизитора, и теперь Штель понял. Теперь он знал правду.

Проверяя реакцию противника, он слегка сдвинулся вправо. Взгляд единственного глаза Келлерман сразу же повернулся за ним. Значит, темнота не будет преимуществом для Штеля. Полковник включил силовой меч. Инквизитор сделал то же самое. Они медленно кружили один напротив другого, оба они в тот момент уже понимали, чем это должно закончиться.

— Вы знали, что мы найдем здесь, — сказал Штель, — или, по крайней мере, подозревали, еще до того, как нас назначили на это задание.

— Есть и еще большая опасность, — заявил инквизитор. — Если станет известно об этой попытке Культа Механикус связаться с Губительными Силами…

— Я понимаю, что поставлено на карту, — ответил Штель.

— Тогда вы понимаете и то, — сказал Келлерман, — что у слишком многих вера слаба, и что единство Человечества должно быть сохранено.

— Я полагал, — произнес Штель, — что задача вашего ордена — пролить на грешников свет Императора, а не прятать их грехи в еще большей тьме.

— Император видит все, — ответил инквизитор. — И лишь Он может судить наши дела.

— Вам не следовало вести нас сюда, — сказал полковник. — Вы могли бы уничтожить эту базу торпедами с орбиты, и тем самым сохранить ее тайны.

Он оставил невысказанным обвинение: «Если бы вы сами не стремились так узнать эти тайны. Если бы вы, прекрасно зная о назначении этой базы, не закрывали на нее глаза».

И вот почему на это задание выбрали Штеля. Крессида. Он ни единой душе не рассказывал о случившемся там, о безумии исповедника Воллькендена. Но в некоторых кругах часто бывает достаточно одного лишь подозрения. Келлерману потребовалось отделение, которым предстоит пожертвовать — и, по мнению некоторых членов его ордена, было такое, чей командир успел увидеть слишком много.