Они не выполнили это задание, потерпели неудачу у последнего препятствия — так они думали.

Штель хотел сказать им правду — сказать им, что, в конечном счете, жизнь человека не важна. Что важно, так это легенда о человеке. И сегодня Ледяные воины сохранили одну такую легенду, и она продолжит вдохновлять людей на новые подвиги. Полковник Штель доложит командованию, что исповедник Воллькенден умер как герой.

Стив Паркер

Востроянские первенцы

Цитадель

Кресло генерала Властана, тревожно запищав, развернуло маленькое суставчатое сервоустройство, ввело иглу в шею старика и с резким шипением впрыснуло новую дозу серо-коричневой лечебной смеси.

Собравшись, Властан выдержал приступ головокружения, вызванный мощным лекарством. Пульс генерала ускорился, на лбу выступил пот, руки затряслись, в уголках рта выступила кровавая слюна — но вскоре состояние стабилизировалось. За столько лет он успел привыкнуть к последствиям уколов.

Правда, частота инъекций постоянно повышалась. Властан знал, что его состояние ухудшается, и это ещё сильнее раздражало генерала.

Он одиноко сидел в своем кабинете, мрачно взирая на бесформенную белизну за окном — заваленные снегом улицы Седдисварра, резиденции штаба командования Двенадцатой армии, окутывала серебристая морозная дымка. В комнате, напротив, было тепло, её хорошо согревали две термоспирали. Порывы ветра не сотрясали толстое стекло, так что Властан слышал только влажный хрип своего дыхания и жужжание гироскопов многоногого механического кресла. Эти шумы давно уже перестали мешать его раздумьям.

Несмотря на отличную звукоизоляцию кабинета, генерал знал, что улицы внизу наводнены солдатами — Седдисварр кишел активностью после недавнего падения Граззена. Если бы Властан как следует напряг слух, то смог бы различить тихие отголоски грохота востроянских танков и бронетранспортеров, двигающихся по широким проспектам. Учитывая, что важная для него кампания на Мире Даника, по большому счету, полетела вверх тормашками после взятия орками Барана, генерала несколько успокаивала близость такого количества тяжелой техники. Востроянские танки отличались мощью, надежностью и выносливостью.

Генерал понял, что теми же самыми словами он мог бы описать Максима, и от этой мысли одиночество приобрело нежеланный горький привкус.

— Варп вас побери, ещё не пора, что ли? — спросил Властан у пустой комнаты.

Скоро раздастся стук в дверь и войдет адъютант, чтобы помочь старой развалине одеться для полуденной службы.

Ветерану хотелось поскорее покончить с этим делом — испытываемое горе смущало его и вызывало отвращение. Властан думал, что давно уже пережил подобные недостатки — потакание своим чувствам было уделом куда более никчемных людей.

«Всё же, — сказал себе генерал, — стоило ожидать чего-то подобного. В конце концов, сегодня я должен почтить память последнего человека, которого называл другом».

— Подавить огнем вон то стабберное гнездо! — прорычал сержант Сергиев. — Мирков, Бребник, обойдите слева и закидайте ублюдков гранатами, иначе мы застрянем тут на весь день!

В небе над горой клубились густые черные тучи — так низко, что, казалось, их можно коснуться рукой. Гремел гром, потоки воды неслись по каждой трещине и расселине так резво, словно спасались от мрачной громадины вражеской крепости на вершине.

Сергиев возблагодарил Омниссию, техноаспект Бога-Императора, за тепло и защиту от сырости, дарованные ему шапкой и шинелью — в обмундировании использовались специальные волокна, способные противостоять смертельному холоду родной Вострои.

Высунувшись из-за широкой скалы, капрал Бребник бросил дымовую гранату. Когда вздымающееся облако разрослось достаточно, чтобы скрыть бойцов, он вместе с Мирковым двинулся на левый фланг.

Враг тем временем палил вслепую, и Сергиев, что-то проворчав, пригнулся ещё ниже — пули тяжелого стаббера отбивали кусочки камня от валуна, за которым укрылся гвардеец.

— Святые яйца Императора! — прошипел он.

Несмотря на всё запросы по вокс-сети, штаб полка не разрешал сержанту отвести потрепанный ударный отряд обратно к подножию горы.

«Продвигайтесь вперед, — приказывали они. — Цитадель должна пасть любой ценой!»

Но на что теперь оставалось рассчитывать? Штурм горы Мегидд практически застопорился, юго-восточный склон усыпали остывающие тела востроянцев, а Сергиев, простой сержант, внезапно оказался старшим по званию среди уцелевших.

Его командующий офицер, лейтенант Лимаров, погиб тремя часами ранее в стычке с огнеметным расчетом мутантов. Эти выродки с садистскими наклонностями парами спускались из цитадели, рыская по склонам и перевалам в поисках невезучих жертв.

Сергиеву снова представилась кошмарная картина — кричащий, охваченный ярким пламенем лейтенант, отчаянно бьющийся в конвульсиях. Пытаясь спастись от мук, Лимаров бросился с обрыва и, словно пылающий метеор, рухнул на острые скалы внизу.

В тот момент сержант ощутил мерзкое, тошнотворное облегчение — он сам собирался застрелить лейтенанта, желая не только избавить его от мучений, но и заглушить эти жуткие вопли. Прыжок Лимарова избавил Сергиева от будущего груза на совести.

Лейтенант был хорошим человеком и не заслуживал подобной смерти.

При мысли об этом у востроянца что-то сжалось внутри, его охватил праведный гнев. Возможно, отступление действительно стало бы ошибкой — каждый метр, оставленный сейчас, означал новые потерянные жизни в будущем. И они должны были отомстить, покарать ублюдочных мутов не только за смерть Лимарова, но и за всю их извращенность и совершенные предательства, зверские пытки и человеческие жертвоприношения, кровавые бесчинства, учиненные в городах к югу отсюда. За всё, что заставило командование сектора направить сюда многочисленные силы Имперской Гвардии.

Свергнув планетарное правительство, валисийские мутанты начали погромы против чистокровных сограждан и вырезали миллионы людей во имя Губительных Сил. Спевшись с коварными врагами Золотого Трона, твари обрекли себя на уничтожение — это грязное пятно следовало стереть с лица Империума.

«Долг и честь, Сергиев!» — напомнил себе сержант. Мы продвинемся вперед, расширим плацдарм, закрепим больше канатов и проложим путь для тех, кто последует за нами. Погибнем — значит, погибнем, но следующая волна поднимется намного ближе к вершине. Рано или поздно, падут ради этого тысяча или сто тысяч бойцов, мы сокрушим проклятую цитадель и сожжем искаженных ублюдков дотла.

— Проверьте счетчики боезапаса, парни, — воксировал Сергиев солдатам позади себя. На юго-восточном склоне остались только они — сбившиеся вместе девятнадцать человек, выжившие из четырех полных взводов. Сержант не знал, сколько ещё бойцов сражается на западной стороне, штаб полка устроил ему выволочку после запроса об этом.

— Приготовьтесь выдвигаться, как только этот стаббер заткнется. Идем от укрытия к укрытию, стреляем наверняка. Клянусь Террой, мы сделаем всё, что ещё возможно в таком бардаке!

— Что насчет раненых, сударь? — воксировал один из солдат, и Сергиев понял, что всё это время старался не замечать болезненных стонов вокруг.

— Останутся здесь, — ответил он. — ШП пришлет медиков, как только мы зачистим следующий перевал.

Жалкая, но необходимая ложь — большинству раненых уже нельзя было помочь. Они потеряли слишком много крови, но говорить об этом вслух не стоило.

Загнав новую батарею в лазган, сержант активировал её, посмотрел на вспыхнувший счетчик, и, с молитвой Серой Госпоже на устах, приготовился вести свой лоскутный отряд вверх по склону.

Им нужно было двигаться быстро, несмотря на крутизну подъема, бесконечный ливень, голод и усталость. Гору до самой вершины усеивали снайперские позиции и стабберные гнезда, расположенные на господствующих высотах — вершинах утесов, перевалах, — и ведущие огонь со скальных выступов. У отряда не было иного выбора, кроме как продвигаться здесь: муты установили минные поля на более легких путях восхождения.