Хотя это был не тот способ, которым Гюнтер справился бы с ситуацией, но он должен был признаться себе, что это способ эффективный. У него снова было девять человек, и всем им он мог доверять. Они исполнят свой долг, погибнут, чтобы он смог доставить заряды, потому что они все думали так же, как и он.
Они верили в то, что дело их правое, и кроме этого им не нужно было никакой мотивации, ни повышений, ни медалей. Было достаточно знать, что их самопожертвование действительно важно для победы, и в этом смысле они были счастливее, чем люди, которых они заменили. Те, скорее всего, все равно умрут завтра — но умрут далеко не столь славно, и в страхе.
Для Гюнтера и его людей теперь не существовало страха, потому что они точно знали свое будущее. Они были уже мертвы — ходячие мертвецы, все до одного. Но они знали как и ради чего отданы их жизни.
ГЛАВА 23
КОСТЕЛЛИН собирал вещи.
ОН не хотел оставлять это на сервиторов, не хотел доверять им вещи, важные для него. Впрочем, таких вещей было немного. Гололитические снимки его четверых внуков на их выпускных парадах. Его первый солдатский жетон. Старый, потрескавшийся инфопланшет, в котором хранились дорогие ему воспоминания об одном четырехлетнем периоде его жизни. Он аккуратно завернул их в запасную форму и уложил в чемодан.
Комната казалась опустевшей, какой она была, когда Костеллин впервые вошел в нее почти два месяца назад. Было странно, что за столь недолгое время она успела стать его комнатой, его домом. Он не будет скучать по Иеронимус Тета, когда покинет ее, но маленькая частица его останется в этой комнате, как оставалась она во многих других комнатах на многих других мирах до этого.
Открыв нижний ящик стола, он с изумлением увидел, что оттуда на него смотрят окуляры криговского противогаза. Он забыл, что спрятал туда противогаз и маску-череп, забыл, что взял их с собой, когда возвращался из города. Тогда он вернулся к тайнику за своим мечом и фуражкой, поднял доски, под которыми они были спрятаны, и застыл под взглядом глаз мертвеца.
Он вспомнил свое обещание погибшему гренадеру.
Он должен был оставить маску там. Было ошибкой раненому нести лишнюю тяжесть. Тем не менее, Костеллин взял ее. Напоминание о смерти. Он становился все более похож на гвардейцев, с которыми служил. «Еще одна причина, почему настало время уйти».
— Я слышал, вы покидаете нас.
В дверях стоял полковник-186. Костеллин был удивлен, увидев его, и испытал чувство вины. Он должен был сообщить эту новость лично. Но Костеллин прогнал это чувство, сказав себе, что полковнику в любом случае все равно.
— Да, когда эта кампания закончится, — кивнул комиссар. — Я получил назначение в Королевский Валидийский полк.
— Мне жаль расставаться с вами, — сказал полковник. «Да неужели?», мрачно подумал Костеллин. — Ваша служба с нами была долгой и славной, в особенности то задание, которые вы выполнили в захваченном некронами городе…
— Я не могу приписать эту заслугу себе, — сказал Костеллин. — Это один из ваших солдат спланировал и выполнил атаку на генераторум. А я всего лишь выжил.
— Я надеюсь… — сказал полковник с необычной сдержанностью. — Я надеюсь, это не потому, что я сказал…
Костеллин покачал головой.
— Я знаю, у нас были разногласия, но нет, полковник, мой перевод никак не связан с этим. Вы исполняли свои обязанности так, как считали наилучшим образом, эффективно и разумно, и таким образом, оказались более чем достойны высоких стандартов, установленных вашими предшественниками.
— Однако вы выразили несогласие с решением моих начальников атаковать силы некронов.
— Да. Я думал… Я не знаю, полковник. Когда я увидел, чего смогли мы — вы — добиться здесь… Два месяца назад я не смог бы в это поверить, но мы все-таки заставили некронов отступить. Мы бьем их, мы действительно их побеждаем!
— И вы пересмотрели ваше мнение?
— Думаю, если завтра все пройдет по плану, если гробница некронов будет уничтожена, а этот мир спасен, тогда значение этой победы для Империума… И все же… я не могу не думать о ее цене. Я не знаю, полковник. Я просто не знаю, и, возможно, в этом и проблема. Возможно, я уже слишком стар, и слишком многое видел.
— Может быть, — сказал полковник, — что после завтрашнего боя 186-й пехотный полк Корпуса Смерти Крига перестанет существовать. Наши потери таковы, что, возможно, оставшихся солдат направят в другие полки Крига на этой планете. Я был бы горд знать, что наша жертва была не напрасной, что о ней не забудут.
— А долг Крига перед Императором? Он будет тогда уплачен?
Полковник не ответил на это. Костеллин и не ожидал, что он ответит. Вместо этого полковник заметил:
— Вы больше не носите руку на повязке.
— Квартирмейстер сказал, что поврежденный нерв вылечен. Правое плечо немного стянуто, но, кроме этого все…
— Тогда завтра вы будете сражаться вместе с нами?
— Конечно. Самое меньшее, что я могу сделать, прежде чем приму новый пост — исполнить до конца свой долг на этом.
Полковник одобрительно кивнул и сказал Костеллину, что в таком случае они увидятся завтра. Он четко повернулся и ушел, и комиссар некоторое время размышлял в одиночестве, прежде чем снова открыть ящик стола.
Он закрыл его ногой, почему-то смутившись, когда пришел полковник. Теперь он собирался сделать то, что должен был сделать три недели назад. Взяв маску и противогаз, он вышел в космопорт и передал их первому попавшемуся квартирмейстеру.
— Найдите им достойное применение, — сказал Костеллин. — Последний солдат, который носил эту маску, погиб как герой.
У ПОЛКОВНИКА был заготовлен еще один сюрприз.
Холодным предрассветным утром, обращаясь к солдатам, он достал из своей шинели небольшой прозрачный куб из какого-то желтоватого материала. Внутри куба был виден некий предмет белого цвета и неровной формы, в длину больше, чем в ширину, заостренный к концу, как маленький примитивный нож.
— То, что нам предстоит сегодня, настолько важно, настолько велика вера наших генералов в этот недостойный полк, что они смогли получить для нас вот этот… — голос полковника преисполнился благоговения, — … этот фрагмент кости черепа полковника Юртена.
По рядам криговских гвардейцев прокатился приглушенный шепот — самая человеческая реакция, которую Костеллин когда-либо замечал с их стороны.
— Я не могу помыслить, что есть иной человек, более достойный нести эту реликвию, — сказал полковник, — осенять ее священным светом нашу скромную службу, чем наш комиссар.
Совершенно не ожидавший такого Костеллин почтительно принял куб. Он держал реликвию в ладонях, любуясь ею, и, хотя в душе был не слишком впечатлен — он думал, сколько еще таких реликвий могло быть быстро изготовлено, если остальные три полка на Иеронимус Тета тоже получили их — но он чувствовал, как ее присутствие тронуло этих непоколебимых людей, как подняло их дух, и знал, что уже одно лишь это делало этот маленький куб воистину драгоценной вещью.
Он не знал что сказать, но все ждали, что он что-то скажет. И Костеллин, прочистив горло, вспомнил, чему его учили, казалось, целую вечность назад, и начал речь, которая вначале хотя и была сдержанной, но вскоре стала более уверенной и пылкой, и, в конце концов, оказалась, по собственному мнению комиссара, самой лучшей, самой вдохновляющей речью за всю его многолетнюю службу.
Потом над развалинами города взошло громадное красное солнце, и время слов закончилось. Полковник-186 отдал приказ выступать, и воздух наполнился ревом заводившихся моторов и дымом выхлопных газов.
Три огромных бронированных «Горгоны» шли в авангарде, каждая из них везла целый взвод в своем открытом десантном отделении. Эти грохочущие гиганты, весившие более двухсот тонн каждый, крошили обломки зданий под массивными гусеницами, пробивая путь своими бронированными носами не только для себя, но и для машин, двигавшихся за ними.