Захария врезался в дымящийся доспех раптора в районе пояса, отчего противники завертелись. Удивленно хмыкнув, Шамхут замахал руками, пытаясь отбросить элизийца. Изменнику удалось задеть плечо сержанта, и тот отлетел в сторону, но оба по-прежнему падали с одинаковой скоростью. Свернувшись клубком, гвардеец использовал все известные ему приемы, чтобы занять верную позицию, и на этот раз приблизился к космодесантнику из слепой зоны. Одновременно с тем, как он ударился о прыжковый ранец, уцелевшая турбина взревела и запустилась.

Кончиками пальцев Захария вцепился в закругленный край её воздухозаборника, чувствуя сквозь изорванные перчатки опаляющий жар. Долго так не удержаться. Враг яростно крутил головой по сторонам, извивался и тряс руками, пытаясь сбросить гвардейца. Именно тогда сержант кое-что заметил: оплавленную дыру в броне между шеей и шлемом, несомненно, пробитую выстрелом Адуллама. Повиснув на одной руке, элизиец потянулся за последней гранатой. Вытащив чеку, он затолкал снаряд в отверстие и на долю секунды разжал обожженные пальцы, но тут же сомкнул их на неработающем правом сопле.

И отлетел прочь, отброшенный силой взрыва гранаты внутри доспеха Шамхута. Во все сторону устремились ошметки плоти и металлические осколки, часть которых рассекла Захарии ногу и руку. Боль для сержанта не имела значения: он был полностью сосредоточен на оторвавшемся прыжковом ранце. Устройство, теперь не сдерживаемое огромным весом раптора Хаоса, рванулось ввысь. Схватившись за него обеими руками, элизиец удержался, превозмогая муки ожогов.

Он летел на немыслимой скорости. Жуткая боль терзала ладони гвардейца, его голова кружилась от резкого набора высоты и неудержимой тряски. Больше Захария этого выносить не мог. Слева от него возникла вершина монолита; тяга возросла, затем исчезла вообще, и подъем по дуге сменился падением. Угол был неидеальным, но приемлемым, и в самой ближней к строению точке траектории элизиец оттолкнулся от бесполезного теперь прыжкового ранца.

Сержанту потребовалось несколько секунд, чтобы понять, что он слышит. Первый из искаженных голосов принадлежал, кажется, капитану «Уничтожения», второй — Адулламу. Открыв глаза, Захария увидел, что его ноги прибинтованы к шине, одна рука крепко притянута к телу, а обе кисти полностью замотаны повязками. Пустой шприц, лежавший рядом с головой элизийца, объяснял отсутствие боли.

— Угроза устранена. Просто заберите нас отсюда. Двое раненых на вершине объекта. Адуллам — отбой.

Тихо ругнувшись, боец выпрямился и отошел от станции связи, запинаясь о переподключенные кабели. Встав над другом, он улыбнулся, показывая три сломанных зуба.

— У тебя перелом левой ноги ниже колена, левой руки выше локтя, а обе кисти просто изжарились. Не считая этого, ты в порядке, — проворчал Адуллам. Захлебнувшись жестоким кашлем, он грузно осел в остатки кресла.

— Сделай кое-что для меня, Адуллам, — пробормотал Захария.

Рядовой устало поднял бровь.

— Что тебе нужно?

Сержант поднял голову, насколько мог. Она казалась невозможно тяжелой, как и правая рука, которой он указал перед собой.

— Накрой, пожалуйста, тело Педазура его знаменем. Оно где-то у одного из предателей.

Это было самое меньшее, чем они могли почтить кадийца.

Адуллам оглянулся в сумрак разрушенного командного пункта, вздохнул и повернулся обратно к Захарии.

— Уже сделано, серж. Уже сделано.

Кадианские ударные части

Джастин Д. Хилл

Последний шаг назад

Возникнув из ниоткуда, самолёты пронеслись по небу на ревущих от невыносимой нагрузки двигателях, заставив мир содрогнуться. Боевые машины прошли так низко, что майор Люка инстинктивно пригнулся, уберегая голову. Вслед за этим самолёты развернулись над шоссе, из укрепленных под крыльями контейнеров с реактивными снарядами потянулись белые инверсионные следы, а стрелки открыли яростный огонь из бортовых тяжелых болтеров. Выпущенные ракеты взрывались в воздухе, раздирая на куски передовые отряды обезумевших от крови анакоретов и ненадолго задерживая смертоносный прилив.

— «Валькирии»! — заорал майор Люка, увидев, как ведущие машины резко разворачиваются вправо, а остальные три зависают примерно в девяноста метрах позади оборонительной линии «Эгида». Монотонно гудящие двигатели вздымали облака голубой пыли, и он едва успел заметить, что с обоих бортов транспортников спускаются по канатам пары бойцов. Вскоре там уже ничего нельзя было разглядеть.

Ведущие «Валькирии» пошли на новый заход, и одна из них подожгла полугусеничный БТР, проталкивающийся через пылающие остовы двигавшихся впереди танков. Повалил чёрный прометиевый дым, и самолёты ушли в сторону. Шум их двигателей понемногу утих, и мир словно замолчал на мгновение, а майор Люка замер.

— Ты слышишь это?

Кадет Сландер посмотрел на него.

— Слышишь или нет?

Юноша покачал головой, но тут же, сквозь крики умирающих, стрекот пулевого оружия и треск лаз-зарядов, до них донеслись мелодичные звуки. Не монотонные вражеские напевы, а настоящая музыка.

И не просто какая-то случайная мелодия.

— Похоже на… «Цветок Кадии»?

— Пой, парень! Пой! — вскинулся майор Люка.

Звуки становились чище, отчетливее и громче. Командир кадетов направился к шоссе, не обращая внимания на лазерные лучи, пронзающие воздух рядом с ним. Клубы пыли понемногу оседали, открывая взгляду четыре взвода элитных кадийских касркинов, быстрым шагом приближающихся к «Эгиде».

Майор Люка вспомнил, как мальчиком пел в соборном хоре касра Феррокс, и решил, что вид этих воинов даже прекраснее, чем фреска в часовне, изображающая Святую Беатину. Тем временем, музыка становилась всё оглушительнее.

— За Кадию! — воскликнул майор, и ответные возгласы раздались со всего перевала. Сделав ещё пару шагов, Люка вдруг остановился.

В центре отряда касркинов шагал человек, по виду схожий с медведем — офицерская шинель наброшена на плечи, низко посаженная голова на бычьей шее выдается вперед. Он излучал непреклонную твердость, неудержимую силу воли, мощь, отвагу и готовность противостоять врагам.

— Крид! — закричал майор. — Это Крид!

Война — это сердце, гонящее жизнь по телу Империума Человечества.

Кадет Феск вызубрил фразу ещё в учебке.

Война — сердце Империума, и Астра Милитарум — его кровь.

«Интересно, — подумал Феск, — а кто же тогда люди, которых я сейчас вижу?»

Он, кадийский кадет — их обычно называли «белощитниками» из-за широкой белой полосы на шлеме, — стоял на обочине шестиполосной дороги, выложенной из скалобетонных плит, и наблюдал за отрядами усталых солдат, отступавших к Космопорту, единственному крупному населенному пункту планеты. В этих бойцах, уроженцах мира под названием Эфелия, Феску всё казалось странным — поведение, еда, речь, сам жизненный уклад. Две недели назад те же солдаты мчались в обратном направлении, к Долгой Суши, приветственно размахивая руками и насвистывая, придерживая лазвинтовки и бархатные кивера. Сейчас они не веселились и выглядели усталыми, вымотанными, израненными.

Хуже того, решил Феск, они выглядели проигравшими.

Майор Люка постоянно твердил кадетам, что кадийские ударники никогда не терпят поражений — они тактически отступают, готовят контрудар или, в крайнем случае, погибают смертью храбрых.

Внимание Феска привлек стрелок, полусидящий за турелью «Химеры» — правая рука бойца висела на перевязи, рот был окаймлен засохшей коркой голубой пыли, и он где-то потерял кивер.

— Они идут! — на готике, но с сильным акцентом крикнул эфелец, указывая назад, к низинам Долгой Суши. — Они всех вас убьют!

Стрелок протянул руку, словно приглашая Феска и остальных кадетов забраться в БМП, но юноша повернулся спиной.

— Анакореты идут! — снова воскликнул солдат, но «белощитник» уже уходил прочь.