— Наверное потому что я гнал его из перебродивших огнесосновых иголок. Это все, что я смог найти. Не нравится, не пей.

Михалик оглянулся через плечо. За откинутым полотнищем двери палатки он видел остальной лагерь. Заросли джунглей здесь были не такими густыми, чтобы полностью прикрывать от дождя, и маленькие водопады стекали с навесов из красных листьев. Катаканские солдаты, некоторые под командованием Михалика, некоторые под командой Ковона, толпились под навесами из брезентов и вощеных холстов. Земля была словно густой суп из грязи и гниющих листьев, липнущий к ботинкам и штанинам. Они тихо сидели, чистя оружие или натачивая боевые ножи. Несколько костров для готовки горели тихим и бездымным огнем. В конце концов они все были бойцами джунглей, все они до единого. Такое окружение было для них почти домом. И все же, Михалик отлично видел, что не было дружеских перебранок, никто не рассказывал расистские или вульгарные анекдоты. Люди были молчаливы, суровы, безрадостны. Недели постоянных отступлений и поражений от рук тау опускали командный дух в мрачные и опасные глубины. И в том числе дух Михалика.

Он снова повернулся к Ковону.

— Нет, я выпью, — сказал он и одним глотком опрокинул в горло оставшееся содержимое чашки, сосредоточившись на том, чтобы не выплюнуть все назад. — Лучше, чем быть здесь трезвым.

Ковон показал пальцем и произнес.

— А вот и он. Наконец-то.

Снаружи прибывали катаканские солдаты, просачиваясь через полдюжины узких проходов в остальном нетронутых джунглях. Их тяжелые ботинки были покрыты грязью; боевая форма была грязной и потрепанной. У каждого из них на левом плече была зеленая армированная пластинка с высеченным на ней белым крылатым черепом и номером XXVI. Некоторые из них, добравшись до поляны, падали, садясь прямо в грязь, им недоставало энергии доковылять или доползти до навесов.

Среди них был высокий человек с повязанным на лбу красным шарфом, второй был обернут вокруг правого бицепса. Под глазами его были темные круги, щеки впали. Он коротко переговорил с одним из людей Ковона, который по сравнению с ним выглядел здоровым и энергичным, словно рекрут-первогодка; а потом вошел в палатку.

Ковон протянул руку новоприбывшему.

— Пасков, — вздохнул он. — Я уже начал волноваться.

— Не мог иначе, — медленно ответил человек. Он обхватил локоть Ковона в фамильярном приветствии. — Мы уже неделю отступали с долин. Пешком. Мы удерживали синих сколько могли, но это стоило нам всех транспортов.

— Ну, мы чертовски точно должны тебе один, — сказал Ковон. Он налил еще одну чашку самогона и протянул ее. — Ты выиграл нам время, что было нужно чтоб перебраться сюда в горы. Эзра, вы двое когда-нибудь встречались?

Михалик покачал головой.

— Михалик, командир Катаканского 51-го, Черные Гадюки.

Пасков кивнул:

— Командир, Катаканский 26-й, Следящие Кобры, — он медленно и спокойно отпил из чашки, так, словно нисколько не заметил обжигающего привкуса.

Ковон и Михалик переглянулись, спрашивая себя, насколько же должен был быть вымотан их земляк.

Закончив, Пасков медленно выдохнули и произнес.

— Черные Гадюки. Слышал вам сильно досталось в первой волне нападения.

— Да, я потерял много хороших ребят, — пробормотал Михалик. Ему не нравилось вспоминать, с какой легкостью ксеносские вторженцы захватывали одну позицию за другой. Но его снайперские отряды никогда не предавали свой долг, не колебались в решимости. Они продолжали стрелять по командирам вражеских отрядов и отслеживать важный персонал до самой последней секунды, пока какой-нибудь вражеский заряд не сражал их огненным взрывом.

Ковон присел на пустой ящик из под боеприпасов и махнул Паскову присоединиться.

— И вот мы здесь, — сказал он. — Командиры последних защитников Киферии.

— Рискованно встречаться всем в одном месте, — пробормотал Пасков. Настороженность сочилась из каждой части его тела, в том числе и голоса. — Тау могут прикончить нас прямо здесь, если захотят.

— Рискованно? Скорее глупо, — рыкнул Михалик.

Ковон извиняющеся развел руками.

— У меня не было выбора. Четыре дня назад сбили последний спутник. Планетарные комм-линии теперь все под тау. Если бы мы переговаривались через эфир, даже через коротковолновое радио, они смогли бы нас услышать. И кроме того, они не смогут прийти в джунгли. Все их войска снаряжены только для боев в открытой местности.

— Ты в этом уверен? — Михалик приподнял брови и угрюмо посмотрел на Ковона. С первого дня их прибытия он видел, как враги используют самое разнообразное оружие, многое из которых было настолько продвинутым или чуждым, что его мозг переклинивало от одной только попытки осознать это. — Я видел, как они залпом ракет поразили цель за пределом видимости. За пределом видимости, Ковон. Это ненормально.

— И роботы, — сказал Пасков. — Словно большие перевернутые тарелки, с приделанным к ним каким-то пульсовым оружием. Каждый сам по себе ничего особенного, но когда таких целое поле… — его взгляд на секунду расфокусировался, словно он заново переживал какую-то катастрофу, известную только ему.

— Их оружие неплохо, не откажу им в этом, — сказал Ковон. — Но думаю, я понял, как их полностью остановить.

Пасков сосредоточенно наклонился вперед. Из его голоса внезапно исчезла депрессия, сменившись злобой:

— Как?

Ковон наклонился и заговорил, понизив голос, так, словно боялся, что враг может подслушивать:

— У тау выстроена цепь командования, и она совершенно не гибкая. Каждый солдат слушает приказы командира отряда и беспрекословно им подчиняется. Каждый командир отряда обращается к командиру роты за указаниями, и командиры…

— Кому отчитываются они? — пылко спросил Пасков.

— Вот именно. Мы понятия не имели. Все, что мы знали, это что они действовали как мы, что старшие офицеры сами управляют своими операциями, работая в основном по своей инициативе. Но…

Михалик хохотнул.

— Безголовые змеи.

Ковон и Пасков уставились на него, и спустя секунду он объяснил:

— Тогда на Катакане, когда я был мальчишкой, меня тренировал старый ветеран, Кирсопп. Он часто говорил, что мы — безголовые змеи; что армию катаканцев невозможно покалечить, уничтожив единственного командира, на котором завязано все, потому что у нас такого нет. Это какая-то древняя поговорка про голову и тело змеи.

— И это самый умный способ обустройства, — согласился Пасков.

— И вот почему удивительно, что Тау не делают того же, — теперь Ковон улыбнулся и поднял сумку из коричневой кожи, что лежала у его ног. Оттуда он достал несколько зернистых черно-белых пиктов. Они явно были сделаны с очень большого расстояния, но на каждом из них в центре стоял Тау. На нем была сложного покроя многослойная мантия, с смехотворно высоким воротников, который тянулся вверх за его головой. С его шеи свисал тяжеловесный медальон. В одной руке он держал тонкий жезл, увенчанный каким-то бессмысленным ассиметричным украшением. Его лицо было абсолютно чужим — неразличимый нос, маленькие глазки-бусинки, широкая щель вместо рта.

— Один из моих людей сумел снять это с дальнего расстояния во время разведки, — Ковон протянул пикты Паскову, который внимательно их разглядел. Украшения и одеяния чужака показались ему каким-то образом знакомыми.

— Жрец? — догадался он.

Ковон кивнул.

— Они зовутся «Эфирными». Насколько мы можем сказать, у него абсолютная власть на этой планете. Уничтожим этого парня, и вся их армия начнет лавировать как лодка без руля.

Михалик оглядел двух других. Они оба теперь улыбались, увлеченные перспективой быстрого поворота хода войны в их пользу одним ударом. И все же он испытывал тревогу. Он забрал у Паскова снимки и изучил их.

— Ковон, — сказал он. — За свою жизнь я пристрелил с дюжину жрецов, и ни разу их смерть не заставляла замереть целую армию. Этот… Парень… Он действительно может быть столь важен?

Ковон прищурился, отвечая Михалику.